Юрий Казаков был задуман очень большим писателем. Умение слышать,
видеть, осязательно и, пожалуй, обонятельно воспринимать мир и
претворять все его запахи, шорохи, всплески, переливы, колебания,
мелодии в неповторимо точные, будто разом существующие от веку и
родившиеся только сейчас слова, ощутимы в самых первых его рассказах. И
в них же обнаружились главные чувства Казакова - обостренная до
болезненного нежность к пленительному (и всегда обреченному) бытию,
необъяснимая тревога, неутолимая жажда полного счастья - заведомо недостижимого, вымечтанного, нездешнего.
Он начинал необыкновенно сильно, что сразу поняли и, казалось, уже не
ждавшие живого русского слова старшие мастера, и казенные критики,
сходу принявшиеся портить кровь "непрошеному гостю", и
писатели-сверстники (или чуть младшие), благодарно находившие у
Казакова "свое". Юрий Казаков, оставив нам десятка два прекрасных рассказов, умер в
1982 году.
"Загорелись самые крупные звезды. Гончий пес улегся на
террасе и задремал. Он был худ, ребра выпирали, спина была острой и лопатки
стояли торчком. Иногда он приоткрывал свои мертвые глаза, настораживал уши и
поводил головой, принюхиваясь. Потом снова клал морду на лапы и закрывал глаза.
А доктор растерянно рассматривал его, ерзал в качалке и
придумывал ему имя. Как его назвать? Или лучше избавиться от него, пока не
поздно? На что ему собака! Доктор задумчиво поднял глаза: низко над горизонтом
переливалась синим блеском большая звезда.
– Арктур… – пробормотал доктор. Пес шевельнул
ушами и открыл глаза.
– Арктур! – снова сказал доктор с забившимся
сердцем.
Пес поднял голову и неуверенно замотал хвостом.
– Арктур! Иди сюда, Арктур! – уже уверенно,
властно и радостно позвал доктор.
Пес встал, подошел и осторожно ткнулся носом в колени
хозяину. Доктор засмеялся и положил руку ему на голову. Так для слепого пса
исчезло навсегда никем не произнесенное имя, которым назвала его мать, и
появилось новое имя, данное ему человеком.