Писатель родился 22 августа 1920 года.  Его книга «451 по Фаренгейту»считается пророческой. Его рассказы очень интересны, развитие сюжета всегда неожиданно. 

Почитайте его "Марсианские хроники", повесть "Вино из одуванчиков" - это здорово!!!

Рэй Брэдбери: "Жюль верн был моим отцом.

Уэллс — мудрым дядюшкой.

Эдгар Аллан По — приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь — вечно обитал у нас на тёмном чердаке.

Флэш Гордон и Бак Роджерс  — мои братья и товарищи.

Вот вам и вся моя родня.

Ещё добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна».

Ну кем я ещё мог стать, как не писателем-фантастом при такой семейке".

Некоторые факты из жизни писателя: 

Рэй Брэдбери обладает уникальной памятью. Вот как он рассказывает об этом сам: «У меня всегда присутствовало то, что я бы назвал «почти полным мысленным возвратом» к часу рождения. Я помню обрезание пуповины, помню, как в первый раз сосал материнскую грудь. Кошмары, обыкновенно подстерегающие новорождённого, занесены в мою мысленную шпаргалку с первых же недель жизни. Знаю, знаю, что это невозможно, большинство людей ничего такого не помнит. И психологи говорят, что дети рождаются не вполне развитыми, лишь спустя несколько дней или даже недель обретая способность видеть, слышать, знать. Но я-то — видел, слышал, знал…». (вспомните рассказ «Маленький убийца»). Он отчётливо помнит первый снегопад в жизни. Более позднее воспоминание — о том, как его, ещё трёхлетнего, родители первый раз взяли с собой в кино. Шёл нашумевший немой фильм «Горбун собора Парижской богоматери» с Лоном Чейни в главной роли, и образ урода поразил маленького Рэя до глубины души.

В семье Брэдбери бытовала легенда о колдунье в их собственной родословной — пра-пра… прабабке, будто бы сожжённой на знаменитом Сейлемском процессе над ведьмами в 1692 году. Там, правда, осуждённых вешали, да и имя Мэри Брэдбери в списке проходивших «по делу» могло оказаться простым совпадением. Тем не менее, факт остаётся фактом: с детства писатель считал себя правнуком колдуньи. Стоит отметить, что в его рассказах нечистая сила как раз добрая, и существа потусторонние оказываются куда более человечнее, нежели их преследователи — пуритане, ханжи и «чистюли» — законники.

 В Лос-Анджелес семейство Брэдбери перебралось в 30-х годах, в разгар Великой депрессии. Когда Рэй окончил среднюю школу, ему не смогли купить новый пиджак. Пришлось идти на выпускной вечер в костюме покойного дяди Лестера, который погиб от руки грабителя. Дыры от пули на животе и спине пиджака аккуратно заштопали.

Всю свою жизнь Брэдбери жил с одной женщиной — Маргарэт (Marguerite McClure). Вместе они нажили 4 дочерей (Tina, Ramona, Susan и Alexandra). Они поженились 27 сентября 1947 года. С этого дня в течение нескольких лет она работала целыми днями, чтобы Рэй мог оставаться дома и работать над книгами. Её руками был набран первый экземпляр «Марсианских хроник». Ей же и была посвящена эта книга. Маргарэт за жизнь изучила четыре языка, а также слыла знатоком литературы (в числе её любимых писателей Марсель Пруст, Агата Кристи и… Рэй Брэдбери). Ещё она хорошо разбиралась в винах и любила кошек. Все, знавшие её лично, отзывались о ней, как о человеке редкого обаяния и обладательнице незаурядного чувства юмора. Она умерла 24 ноября 2003 года.

Рэй Брэдбери так и не поступил в колледж, формально он закончил своё образование на школьном уровне. В 1971 году вышла его статья под названием «Как вместо колледжа я закончил библиотеки, или Мысли подростка, побывавшего на луне в 1932-м».

Рэй Брэдбери признавался:

«Я начал читать произведения Достоевского, когда мне было 20 лет. Из его книг я узнал, как нужно писать романы и рассказывать истории. Я читал и других авторов, но, когда я был моложе, Достоевский был главным для меня».

Из интервью с Рэем Брэдбери:

- В чем смысл жизни?

- А что такое Вселенная? Это большой театр. А театру нужна публика. Мы — публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. Если вам не нравится пьеса — выметайтесь к черту! Я — часть публики, я смотрю на Вселенную, я аплодирую, я наслаждаюсь. Я благодарен ей за это. А Вселенная говорит мне: подожди, то-то еще будет! Будет больше, чем ты можешь себе представить. Будет нечто удивительное, нечто невозможное. Так что гляди в оба, чтобы ничего не упустить.

Нужно принимать все. Каждый из нас проходит свою порцию испытаний. Каждое утро я просыпаюсь и говорю: это прекрасно! У меня то же чувство, что в двенадцать лет. Вот тогда я посмотрел на волоски, покрывающие руку, и подумал: «Позвольте, я ведь жив! Вот она — жизнь!» И в двенадцать лет я сказал себе: «Ты жив, ты жив — разве это не здорово?»

Поэтому надо принимать всё — все горести, самую смерть. Они есть. Но с другой стороны, есть и все чудеса любви, а одно это уже способно уравновесить всё остальное.

Я впервые влюбился в девятнадцать. Я вернулся домой вечером, заперся в ванной и заорал в потолок: «Господи, пусть бы каждый был так счастлив, как я сейчас!». Моя мама подлетела к двери, говорит: «Рэй, что случилось? Тебе плохо?» А я сказал: «Мне очень хорошо, мама, мне очень хорошо». Вот так все устроено: минуты испытаний сменяются мгновениями высшей радости.

- Откуда Вы все это знали в молодости, ведь Вы написали «Вино из одуванчиков», лет в тридцать?

 - Да, двадцать девять — тридцать.

- Вот откуда вы всё это знали смогли передать мудрость зрелости, будучи совсем молодым человеком?

- Я пишу так, как великие французские живописцы, которые создавали свои полотна, нанося на холст точки.

- Пуантилизм.

- Ну да, пуантилизм, да. Ты просто наносишь отдельные точки, а потом они складываются в картину. Когда приступаешь к полотну, ты не видишь целого. Ты кладешь отдельные точки. Одну, потом другую. Потом третью. Наконец, отходишь — глядь, а точки-то сложились в картину. И ты говоришь себе: «Черт возьми, кажется, ты сделал неплохую картину!» А ведь все начиналось с одной-единственной точки.

«Вино из одуванчиков» началось с того, что я написал маленький пассажик о крылечках американских домов. А вторая точка — рецепт, как делать вино из одуванчиков. Его вырезал мой дед из одного журнала, когда мне было три года. Вот вторая точка. Фейерверки, там я не знаю, запуск змея, Хеллоуин, провинциальные похороны — все эти точки мало-помалу населяли полотно, и в один прекрасный день я посмотрел и изумился: «Кажется, я написал картину!»

- Когда тебе семнадцать, ты знаешь все. Но если тебе 85, и ты по-прежнему знаешь всё, значит, тебе по-прежнему семнадцать.

- Да-да. Когда мне было семнадцать, я не мог ничего. Я не мог написать ни стихотворения, ни эссе. Даже короткого рассказа я не мог написать. В старших классах школы, где я учился, велась антология — ученики сами о себе писали короткие сочинения. Моего там ничего не было — я не мог сложить на бумаге и двух слов. Так я и окончил школу неумёхой. Я вышел в мир беспомощным существом, зная твердо только одно: я хочу быть писателем.

И я устроился на работу в газетный киоск. И друзья проходили мимо и спрашивали: «Что ты тут делаешь?» И я им отвечал: «Я становлюсь писателем». «Как можно им стать писателем, стоя тут?». А вот как. Каждое утро, проснувшись, я писал короткий рассказ. А после работы шел не домой, а в библиотеку. Я жил в библиотеке. Меня окружали лучшие в мире возлюбленные, — ими были книги. Редьярд Киплинг любил меня. Чарльз Диккенс любил меня. Герберт Уэллс любил меня. Жюль Верн любил меня. Эти любовники изменяли мою жизнь. Они смотрели на меня в упор. Когда ты входил в библиотеку, ты попадал в удивительную атмосферу, ты вдыхал её, ты плавал в ней. Ты становился писателем, плавая посреди библиотеки. И сквозь тебя проходили вибрации. Они оставались в тебе навсегда.

Я не думал о том, как мало я умею. Я был так поглощен любовью к книгам на полках, что просто некогда было думать о собственных несовершенствах. Ведь в чем сила любви? Любовь заставляет тебя звучать даже после того, как музыка закончилась. Вот почему нужно постоянно быть в состоянии влюблённости во что-нибудь. Вот в моем случае — в библиотеку, в книги, в писательство. Даже если то, что ты сам напишешь — ужасно, ты безжалостно выбрасываешь написанное и принимаешься за чистый лист. Понимаете, мне было двадцать два года, когда я написал первый сносный рассказ. Я сидел за машинкой, и когда я его закончил, слезы потекли по моим щекам.

-  А что был за рассказ?

- Он назывался «Озеро» Его потом включили в один из моих сборников. И вот тогда я ясно почувствовал: только что я написал первый хороший рассказ — после десяти лет, после десяти лет. И с тех пор я стал писать хорошо.

- А что такое Время? Ведь нет же молекулы Времени?

- Мы все — машины времени. Время, время — его можно увидеть на нас и внутри нас. Вот почему мне так нравится общаться со стариками. Всю свою жизнь я нахожусь под очарованием стариков. Потому что я знаю, что сейчас я нажму его потайную кнопку, и окажусь в 1900 году, или на Гражданской войне, — а в детстве я встречал ветеранов Гражданской войны. Так что каждый из нас — машина времени. Время существует только в нашей голове. Время не существует снаружи нас. Время — это память.

- Что есть любовь?

- Это когда узнаёшь себя, встречая себя же. Когда в книжном магазине я встретил Мэгги, я вмиг понял, что встретил себя. И когда мы заговорили, я понял, что говорю сам с собой. Когда мы поженились шестьдесят лет назад, у нас не было денег. Не было, не было. И каждое утро она уходила на работу, чтобы я имел возможность писать. Тогда я писал короткие рассказы о Марсе.

- И при этом она всегда знала, что замужем за великим писателем.

- Э, нет, не тогда. Тогда-то все ее друзья говорили: «Не выходи замуж за Рэя, он затащит тебя в никуда». А предложение ей я сделал так: «Мэгги, я собираюсь на Марс и Луну. Хочешь со мной?». И она ответила «Да». Это было лучшее «да» в моей жизни.

- А какова природа страсти?

- Если чего-нибудь не любишь — не делай этого. И наоборот — если любишь, осилишь, что угодно. Я доказал это на примере своей жизни. Я люблю театр, и ушло двадцать пять лет прежде, чем я написал пьесу. Страсть сделала свое дело, — теперь я могу писать пьесы. Я хотел писать короткие рассказы, я не умел это делать, но я упорно пытался писать их — пытался страстно, страстно — и теперь я пишу короткие рассказы.

Я хотел писать киносценарии, но не знал, как. Джон Хьюстон дал мне шанс написать сценарий фильма «Моби Дик». В какой-то момент работа зашла в тупик. И тут свершилось чудо. В лондонской гостинице, где я работал тогда над сценарием, я случайно взглянул в зеркало и сказал себе: «Я — Герман Мелвилл». И тут же в зеркале увидел, как сквозь мои черты проступили черты Мелвилла. Я тут же подскочил к машинке, и за следующие восемь дней написал сценарий — и это только от страсти, только от страсти! Вовсе не от ума. Нельзя писать умом — надо быть в письме, прожить жизнь над машинкой, понимаете. И я промчался через весь Лондон со сценарием под мышкой, вручил его Джону Хьюстону с криком: «Вот, возьми и читай!» Он открыл рукопись и воскликнул: «Господи, это именно то, что надо! Как это получилось?». И я сказал: «Все очень просто. Дело в том, что перед тобой стоит Герман Мелвилл. Только читай скорее, через пару минут он уйдет».

- Вы описываете страсть как весьма условие, необходимое для человеческой продуктивности. Но ведь во всех конфессиях страсть описывается как кратчайший путь к пороку?

- Молодым людям я всегда говорил: не стойте на краю обрыва в раздумьях, что делать дальше. Прыгайте, и обретайте крылья в падении. Вот что такое писательство, вот что такое актерство, вот что такое борьба, вот что такое любовь.